Возвращение к истокам
Игумен Кирилл (Сахаров) о сложностях, которые возникают при общении со старообрядцами
Корр.: Отец Кирилл, старообрядческая среда все-таки сложная. Можно ведь нарваться и на грубость и резкость. Есть ли такая опасность? Могут, наверное, и обидеть.
Иг. Кирилл: Обидеть меня, это все равно, что обидеть ребенка. Поясню. Вот ребенок, подрастая, познаёт мир, у него тысячи вопросов. Он постоянно дергает мать за подол юбки и спрашивает, показывая на какую-либо вещь: «Мам, а что это?» Дёргает отца за рукав, увидев кого-то: «Пап, а кто это?» Вы можете себе представить, что вместо терпеливого спокойного ответа мать даст чаду подзатыльник, а отец будет грозить ремнем? Мне кажется, что со мной тот случай, когда говорят: «Да у него на лице все написано, по глазам видно, что это за человек». Касательно старообрядцев - это искренняя благожелательность, теплое сердечное чувство симпатии и любви. Когда я порой слышу: «И что он лезет к нам со своей липкой любовью», я говорю: «А не с липкой, а с настоящей любовью скромно постоять у порожка и обогатиться высокими примерами ревности по Бозе, можно? С тем, чтобы потом, со своей стороны обогатить круг людей, с которыми соприкасаешься, которые и не подозревают, какое бесценное сокровище заключается в нашем древнем благочестии».
Вспомнил еще такой случай. Был я в одном старообрядческом храме в глубинке. Рядом с храмом на пригорке на солнышке нежатся два котенка. Ну, это мои друзья, причем с самого раннего детства. Стало интересно: отличаются ли меньшие наши братья, в частности коты, живущие при обычных «никонианских» храмах, от тех, которые обитают около старообрядческих? «Кис, иди сюда» - протягиваю руку, чтобы погладить одного из котят. С его стороны мгновенная реакция и на кисти моей правой руки нарисовываются три ровных красных борозды. «Вот видите, - ухмыляется сопровождавший меня р.Б. Михаил, – не только старообрядцы не раз Вам грубили, а однажды даже грозились спустить с лестничной площадки, но и ихние коты вас царапают». Я, потирая руку: « Да ладно, это все комариные укусы. Вот наши предки по-настоящему учинили инквизицию в отношении своих братьев – ревнителей старой веры».
Корр.: При общении со старообрядцами не возникали ли у вас какие-либо курьезы? Ведь это такая специфическая часть нашего народа – свои традиции, обычаи. С одной стороны, вроде бы простота, патриархальные нравы, а с другой – существует потенциальная вероятность попасть впросак.
Иг. Кирилл: Насчет патриархальности, о курьезах. Вспоминаю такой случай. Лет двадцать назад побывал я впервые в Румынии в гостях у «липован» - так называют тамошних старообрядцев. Гостеприимный старообрядческий батюшка натопил для гостя жаркую баню – видимо это входит в ранжир проявлений гостеприимства. Я не так часто бываю в бане, не испытываю какого-то особого тяготения к этому удовольствию. Очень быстро мой спутник в облаке пара выскакивает из раскочегаренного помещения бани в полуоткрытый предбанник. Взъерошенный, с веником в руке. Пар быстро рассеивается и он остолбевает. Неподалеку, у низкого забора, над чем-то хлопочет соседская дочь. Он так и сел от неожиданности. Больше всего его поразило то, что у неё не было и тени смущения. Вот, не знаю, как сказать, такие патриархальные нравы что ли.
Помню еще, как увлекся «интеллигентной» беседой с одним преподавателем вуза. Дело было в доме одного старообрядца – простеца. Наша речь была оснащена «постулатами и парадигмами», «пассионарностью и мессиджами» и прочим абракадабрным терминологическим инструментарием интеллигентских посиделок. Хозяин дома напрягся, насупился и говорит: « Робяты, вы бы тово, не больно бы ругались в моем доме».
После нескольких интернет-кампаний по поводу моей деятельности и жизни нашей общины у меня не раз спрашивали: «Не прошел ли у Вас пыл любви к старообрядцам?» Да, бока они мне сильно намяли, надо будет еще долго зализывать раны. Отношусь к ним по-прежнему с любовью. Во-первых, среди моих оппонентов были люди, произведшие впечатление людей убежденных, нетеплохладных, а, во-вторых, ну были грубоватые моменты с их стороны, но глаза же они не выкалывали, уши не отрезали, на дыбе не пытали, как делали их гонители в истории.
Что изменилось в жизни нашей общины после массированной критики в интернете?
Огромный церковный дом опустел. Ходил по гулким коридорам, и далеко разлеталось эхо моих шагов. Раньше меня это пугало – вот, мол, мертвый дом, жизни в нем нет, а посмотрел на соседний дом – Палаты Аверкия Кирилла, где сейчас Институт природного и культурного наследия. Это здание больше нашего почти в два раза. К 18-00 у них уже погашен свет и жизнь замерла. Возникли сложности по всему азимуту: с ежедневными богослужениями («сам служу, сам кадило подаю»), с приготовлением трапез, уборкой территории и т.д. С моим бытом, в конце концов. Раньше, например, лекарство берешь, не глядя, не отрываясь от текста (это я называл «принципом бревна»), то теперь, т.к. никакого знакомого медика поблизости нет, – путаюсь в схемах принятия таблеток, постоянно забываю их принимать.
И еще. Я ведь всегда старался поднимать духовный и интеллектуальный уровень прихожан через привлечение их к разным мероприятиям, обсуждению книг и т.д. И вот представляете, стал заложником своих трудов. Вот пример: маялся-маялся с устройством своего быта, в частности, с регулярной уборкой кельи. Не выдержал – прошу послушниц Анну Барсукову (74 года) и Валентину Верхоярову (71 год) помочь в уборке кельи. Их реакция меня просто сразила. Они мне сказали: «Батюшка, при всем нашем желании, не можем, каноны запрещают входить женщинам в Ваше жилище. Можно только во время Вашего отъезда»…
Среди мужчин, пусть их и меньше, было трудно найти подходящих помощников. С женщинами, хоть они и более эмоциональны, но как-то вопросы решались. Не забуду, как собрал первый сугубо мужской приходской совет в «постдискуссионный» период. В канцелярии, кроме меня, Михаил и Антоний (одному под 40, другому – за 40), уроженцы пролетарского района Петербурга, что-то детско-озорное есть в их облике. Валерий Котелевский – ветеран патриотического движения. Подполковник в отставке Георгий Иванов. Дмитрий (за непосредственность его называют «блаженным»). Накопились вопросы, требующие немедленного решения. Обозначаю повестку дня: нужна новая ограда территории – старую можно просто перешагнуть. Разваливается надвратная часовня. В саду пропадают груши – нужен график их сбора. Спрашиваю: «Какие есть предложения, пути решения вопросов?» Антоний: «Батюшка, как решите, пусть так и будет, мы Вас поддерживаем». У Михаила что-то нечленораздельное. Вспылив, говорю одному из них: «Тебе, наверное, больше нравится голубей по крышам гонять, с котами по чердакам драться». Обращаюсь к «дедушке» – так у нас почтительно называют Котелевского – у Вас какое мнение, есть ли предложения? Тот думал-думал и выдал: «Предлагаю провести крестный ход вокруг Москвы против врагов России». Я: «Дело хорошее, но как быть с грушами?» Он: «Батюшка, ну что мы все мелочимся, надо по-крупному действовать». Георгий Иванов пытался разрядить обстановку – у него большой запас баек на все случаи жизни. Это, если к месту, вроде неплохо, но и у него ничего конкретного по поставленным вопросам. Дмитрий тянет руку, аж подскакивает. Я в надежде: «может быть, у него есть какое-то дельное предложение?» – «Батюшка, можно я пойду, поработаю в огороде?» Я: «Это неплохо, а кто будет вопросы решать?» Он: «А что мы решим, когда враги Православия и России везде проставили штрих – коды». В сердцах закрываю заседание и закрываюсь в келье…
Безусловно, есть и положительные моменты в нарисованной безотрадной картинке. Раньше много сил и здоровья уходило на разруливание всяческих конфликтов, устранение шероховатостей в межличностных отношениях. Теперь в этом плане спокойней. Больше стало времени для анализа пройденного пути.
Корр.: Можете ли Вы себя представить насельником старообрядческого монастыря?
Иг. Кирилл: Я был только в одном старообрядческом мужском монастыре – в Румынии, в Русской Славе. Благодатное уединенное место, тихая молитва. Но я, однако, не жил в старообрядческом монастыре. Конечно, долгие службы, иноческие правила мне привычны. Наверное, меня посадили бы на цепь, чтобы «не тянуло по миру шататься». Сидя на цепи я бы скулил: «уже второй день не знакомился с сообщениями на Кредо-ру и на Русской народной линии, не раскрывал «Современное Древлеправославие» и «Самарское староверие». Пребываю в неведении, не зная, какие очередные выпады прозвучали на «Независимом старообрядческом форуме». А мне строгий благочинный: «Поклонов больше бей». Я: «А как же духовно-просветительские мероприятия, патриотические акции? Зачем же я столько лет учился?» Он: «Картошку готовься копать» и т.д. и т.п.
Как-то всю ночь во сне мучили кошмары. Мужчина средних лет с черной, как смоль бородой, одетый в безукоризненно выглаженный кафтан, незлобно, со спокойной твердостью, не очень сильно дал
подзатыльник, сказав при этом: «Будешь еще к нам липнуть, получишь еще больше, достал своей любовью». Услышав сильный шум за дверями, я забился в дальний угол кельи. В дверь вломилась группа людей. Две инокини средних лет, с восковыми иконописными лицами, с платками, надвинутыми на брови, вцепились в мои уши и стали их больно трепать. При этом они приговаривали: «Это тебе за келейниц, это тебе за кухарок!» Судорожно соображаю: «А кто это? Какие келейницы, какие кухарки?» У меня никогда не было келейников, тем более, келейниц. Я всегда считал, что келейники – это у архиереев, настоятелей монастырей, у глубоких старцев. Правда, недавно, после второй госпитализации за последние полгода, вопрос о келейнике встал ребром и я, посоветовавшись с духовником, попросил одного члена общины временно понести эти функции. Конечно, я не раз давал поручения разным лицам: то купить билет на поезд, то что-то необходимое для быта приобрести, разобраться с медицинскими справками и т.д. Кухарки? Это трапезницы что ли? А почему они мои? Три раза в день кормят они несколько десятков человек. Правда, после выхода из больницы, по настоятельной рекомендации врачей соблюдать диету, грузная Елена Озерова, разменявшая шестой десяток лет, приезжает готовить «эту траву» – так я называю диету.
… Чернобородый мужчина с более решительным видом вопрошает: «Ну что монах, шалтай-болтай, будешь по-прежнему шататься по белу свету или монашествовать в монастыре? Перестанешь ли лезть со своей любовью к ревнителям древнего благочестия?» Я жалостливо: «Постараюсь проводить более внимательный образ жизни, чтобы меньше смущать народ Божий. А что касается любви…» – и тут я неожиданно смело говорю: «Делайте со мной что хотите, но как любил вас всегда, так буду любить и дальше!» Я приготовился к худшему, но что это? Пришедшие как-то обмякли, опустили глаза и молча медленно стали расходиться. А я, держась за горящие от заушений уши, всхлипывая, со слезами на глазах продолжал твердить: «Делайте что хотите, а я как любил вас всегда, так и буду любить, так и буду любить».
Корр.: Почему бы Вам, став старообрядцем, одним махом не разрешить все недоумения в отношении Вашей деятельности. Наверное, вот такая половинчатость с Вашей стороны и провоцирует недоумения?
Иг. Кирилл: Насчет того, чтобы решить все одним махом – наверное, так в жизни не бывает или бывает очень редко. Я вплетен в сложнейший контекст родственных, служебных, административных и прочих отношений. Можно, конечно, о чем-то громко заявить, продекларировать, а потом возмущаться, что тебя чего-то лишают, оказывают давление. Это как в том рассказе: приходит еврейский мальчик со школы и заявляет с порога: «С сегодняшнего дня я - русский!» Родители, мрачно посмотрев, реагируют: «Значит так, иди в свою комнату, сегодня без обеда». Проходит час. Родители спрашивают: «Ну что, поумнел, расхотел быть русским?» Мальчишка, глядя исподлобья в ответ: «Только час, как я русский, а уже столько от вас натерпелся!»
Интервью дано газете «Берсеневские страницы» 29 марта 2015 г.
Игумен Кирилл (Сахаров)
